Интервью: Жан-Мишель Бле

Жизнь канадского композитора Жан-Мишеля Бле — это вечный поиск: звучания, призвания, в конце концов, себя. В юности он пел в церковном хоре, после ухода из консерватории работал в сиротском приюте в Южной Америке и специальным педагогом в Монреале, а затем окончательно сделал выбор в пользу профессии композитора, творческий диапазон которого простирается от хрупких фортепианных пьес, записанных на коленке в домашней студии, до коллабораций с электронщиками в рамках Red Bull Music Academy и вдохновленного Шубертом саундтрека, удостоенного особого упоминания жюри Каннского кинофестиваля. В преддверии своих концертов в Москве и Санкт-Петербурге Жан-Мишель рассказал «Неоклассике» о своем сотрудничестве с режиссером Ксавье Доланом, причинах музыкальных успехов родного Квебека и вызовах, стоящих перед академическим образованием в XXI веке.

— Ваш дебют в качестве кинокомпозитора с первой же попытки был удостоен особого упоминания жюри Каннского кинофестиваля. Какие эмоции вас переполняли на церемонии награждения?

— Первое, что я сделал — подошел к Долану и сказал: «Эта награда твоя, ты ее заслужил». Именно Ксавье однажды мне позвонил и попросил написать музыку к его фильму, а затем пригласил на Каннский кинофестиваль. Это было просто нереально! Как если бы все художники или журналисты разом заявили: «Ваша музыка и кино созданы друг для друга — продолжайте в том же духе!». Признание профессионального сообщества вселило в меня уверенность, что я должен заниматься написанием музыки для кинематографа. Не то чтобы я ждал этого одобрения, но если в будущем кто-то обратится ко мне с проектом, который меня заинтересует, я наверняка соглашусь.

— У вас чрезвычайно насыщенная жизнь. Что заставляет вас так быстро сменять места жительства и сферы деятельности?

— После нескольких месяцев учебы в консерватории Труа-Ривьер я понял, что чувствую себя не в своей тарелке. Классическая музыка часто требует строгости и холодного ума. Если ты предпринимаешь попытки свободомыслия, отклоняешься от программы, импровизируешь или заигрываешь с электронной музыкой, то выпадаешь из контекста. Мне стало казаться, что я бьюсь головой о стену. Поэтому я решил все бросить, взял рюкзак и улетел в Латинскую Америку, отправился в горный поход, жил в сиротском приюте, изучал испанский язык. В тот момент мне требовалась связь с реальностью. Затем я получил специальное образование, работал с детьми и семьями, которые столкнулись с реальными проблемами в Квебеке. Ездил в бедные кварталы Монреаля, пытался помочь людям хоть что-то изменить в их жизни. Но моя творческая половина меня по-прежнему была несчастлива. В итоге я бросил работу специального педагога, стал изучать гуманитарные науки в университете, психологию, переехал в Аргентину, чтобы завершить учебу. Одновременно изучал немецкий и английский языки. В какой-то момент я восстановился в должности специального педагога, но также начал параллельно писать музыку. Композиции, которые я выкладывал в интернет, обнаружил лейбл Arts & Crafts из Торонто. Они убедили меня уволиться с работы и посвятить себя полностью музыке. В начале это давалось очень тяжело. В 30 лет, когда у тебя есть хорошая работа, отказаться от всего и шагнуть в неопределенность — интересно, но рискованно. Но вот я здесь и уже планирую поездку в Россию. С ума сойти!

— Одним из примечательных этапов вашей карьеры стало участие в церковном хоре. Какое отношение к религии у вас сегодня?

— Люди, живущие в западном мире, склонны забывать о своей истории и ее влиянии на сегодняшние умы. В Канаде при упоминании слова «религия» люди раздражаются. Я родился в крохотном городке и увлекался христианством, пока мне не исполнилось 18 лет. Посещал службу, церковь, пел в хоре, занимался музыкой. Но в какой-то момент задумался, почему моя религия лучше, чем, скажем, иудаизм или ислам, почему мы говорим о разных богах. Я погрузился в тему, начал изучать историю, читать философские трактаты, в частности Ницше. И со временем осознал, что нет смысла ограничивать себя религиозными воззрениями. В то же время в духовности и религии так много хорошего, и от этого становится грустно, потому что в современном обществе приходится от нее отдаляться.

— Вы сказали, что бросили консерваторию из-за того, что не нашли в ней места. Как думаете, академическое образование по-прежнему актуально для тех, кто сегодня хочет стать музыкантом?

— Несомненно, каждому необходимо постоянно повышать уровень своего образования. Но консерватории и академии дают больше возможностей стать исполнителем, нежели композитором или импровизатором. Там не учат пользоваться современным программным обеспечением, гастролировать десять дней подряд и находить контакт с людьми. С тех пор, как я ушел из консерватории и стал известным композитором, но они даже ни разу не написали мне: «Эй, мы рады и гордимся за тебя, поздравляем!» Прошла целая вечность, прежде чем я получил ответ на мое письмо благодарности в адрес консерватории: «Прекрасно, что у тебя есть работа». Позже руководство учебного заведения решило проконсультироваться у меня, как можно улучшить качество образования. Для начала я порекомендовал приобрести компьютеры, но они оказались не готовы к такому ответу. Изменения требует усилий. И чем солиднее и старше учреждение, тем больше придется потратить времени и сил на его преобразование.

— Но невозможно же полностью отказаться от академического образования?

— Конечно, нет. Поэтому однажды я перестал на них злиться. Нельзя быть консервативными и прогрессивными одновременно. Иногда я хотел бы переместиться назад во времени и сказать самому себе: «Парень, просто надень маску и под псевдонимом сочиняй музыку, которую душа пожелает, вне стен консерватории. Но при этом продолжай учиться и брать от этого максимум». Я понимаю, что знаю лишь один процент из того, что можно знать о классической музыке, и мог бы быть в сотни раз лучшим пианистом и композитором. Можно сколько угодно ненавидеть современную систему образования за консервативный подход, но это ее миссия. Хотя, конечно, она могла бы быть более гибкой.

— Вероятно ситуацию помогут исправить новые образовательные институции, такие как Red Bull Music Academy, в которой вы также принимали участие?

— Согласен. Невероятно жаль, что в этом году этот проект закрыли. Я долгое время жил в Берлине и всегда любил электронную музыку, но никогда не думал, что смогу объединить ее с фортепиано. Коллеги из Red Bull Music Academy познакомили меня с CFCF, чтобы исследовать возможности и пределы симбиоза фортепиано и синтезаторов. В процессе создания нашего совместного шоу Мишель (настоящее имя CFCF – прим. ред.) объяснил мне принципы работы с Ableton. Я наделал кучу ошибок, но также многому научился. Так появился на свет мой второй альбом Dans Ma Main. Я продолжаю играть акустические концерты. Мне нравится чувствовать тесный контакт с инструментом и публикой, особенно когда в зале воцаряется тишина. В то же время мне нравится экспериментировать с эффектами, которые открывают безграничный потенциал. Люди до сих восторгаются моим первым альбомом Il, но он мог быть записан и в 1984 году. Чего не скажешь о Dans Ma Main с его современным звучанием XXI века. Все же здорово ощущать себя частью своего поколения.

— Как вы можете объяснить успех музыкальной сцены Квебека и считаете ли себя ее неотъемлемой частью?

— Тут есть свои особенности. В первую очередь, три уровня: федеральный (Канада), региональный (Квебек) и местный (непосредственно сам Монреаль). В целом Канада похожа на США. В Квебеке же доминирует культура, которая сосредоточена вокруг французского языка. В остальной Канаде тоже проживают франкоязычные люди, но большая их часть сосредоточена в Квебеке. Здесь же находится центр франкоязычной поп-культуры и артисты, которых в остальном мире никто не знает. У нас хорошо развит хип-хоп, но он не выходит за границы региона, потому что никто кроме нас не понимает его из-за квебекского диалекта, даже французы. Внутри Квебека существует отдельная монреальская сцена. Этот город культурно разделен на две части — франкоязычную и англоязычную, — при этом он полон контрастов, людей разных профессий, цвета кожи, вероисповеданий. Здесь недорогая аренда жилья и высокая плотность населения. Я могу за пять минут доехать на велосипеде до дома CFCF, Чилли Гонзалеса или того же Ксавье Долана. Мы живем в одной большой деревне — и этот фактор является одной из главных причин успеха и бурного развития местной сцены. Но так было не всегда. Прежде чем меня начали узнавать на улицах города, я летал в Торонто к ребятам из лейбла Arts & Crafts и в лондонский офис Universal, гастролировал по миру, съездил в Канны и попал на страницы журнала Time. Так что Монреаль не похож на Берлин, Лондон или Рейкъявик. Скорее на Париж с его обособленностью или, скажем, на Москву.

— Чем отличается североамериканская сцена от европейской?

— В Северной Америке классическая сцена очень мала и сосредоточена в основном в крупных культурных центрах: Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Чикаго, Торонто, Монреале. В остальной части люди слушают кантри, хип-хоп, поп-музыку. Внутри классической сцены существует неоклассика, но ей занимается не так много композиторов и исполнителей. Они гастролируют, но бытовые и технические условия оставляют желать лучшего. Другое дело — Европа, где рояль есть едва ли не в каждой деревне, многие люди на нем умеют играть, они более открыты к экспериментам и следят за новинками в этой области. Там неоклассика уже давно существует и развивается, а в Северной Америке только набирает обороты. Когда я переехал жить в Берлин и пробовал соединить фортепианное звучание с электронным, местные музыканты говорили мне, что они подобным занимаются уже 20 лет. При этом я не испытывал никакого дискомфорта в общении и чувствовал себя, как дома. В Канаде и США великолепная школа и большой потенциал — осталось им найти точки соприкосновения.

— Что вы ждете от своих первых гастролей в Москве и Санкт-Петербурге?

— Честно говоря, даже не представляю, как слушатели воспримут мою музыку. Единственными русскими, перед кем я раньше исполнял свои произведения, были мой друг и его родственники, проживающие в Канаде. Но во мне с рождения живет необъяснимая любовь к России. Я всегда чувствовал, что между нашими странами много общего. И моя интуиция меня не подвела, когда я впервые побывал в Москве как турист. Огромные просторы, суровая зима. Образованные, добрые, отзывчивые люди. Я чувствовал себя, как дома. У вас буквально на каждом шагу стоит рояль. Никогда не видел столько. Сразу понятно, что это неотъемлемая часть вашей культуры. Я переслушал много произведений Рахманинова и Скрябина, читал Достоевского, Чехова. Мне безумно нравится их творчество. Русский — один из самых красивых языков! К сожалению, я не умею говорить по-русски и порой корю себя за то, что не хватило времени его выучить. В одном из моих произведений, которое называется Roses, есть фрагмент фортепианного концерта Рахманинова, который также был использован в одной из песен Селин Дион. Мне кажется, это прекрасный способ объединить в музыкальном отношении Квебек и Россию.

Интервью подготовил Нагорный Родион

Последние новости